Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

В этот раз дальше КПП его не пропустили, но девушку вызвали. Она вышла, кутаясь зябко в шубку с виднеющимся из-под неё белым халатом.

Мороз немного отпустил, ему на смену пришёл холодный ветер, налетающий порывами, закручивающий маленькими смерчами колючую снежную пыль.

— Ты где был, Рома? — немного отчуждённо спросила девушка. — А почему ты в солдатской форме?

— Ксюша, прости, я не мог прийти, меня мобилизовали. Сегодня отправляют за город, в войсковую часть.

— Сегодня?.. — растерялась девушка.

— Да. У меня осталось не больше часа. Мы пойдём в ЗАГС?

— Подожди… Я быстро!

Девушка опрометью убежала и вернулась, неся в пакете какой-то свёрто к.

— Что это? — спросил Роман.

— Платье свадебное, — смущённо улыбнулась Ксения. — Там надену.

— Ты думаешь, нас распишут прямо сейчас? — с сомнением спросил Ромка.

— Мы попросим, как следует. Тогда распишут, — ответила девушка.

ЗАГС был закрыт. Молодые в отчаянии посмотрели друг на друга. Роман забарабанил в дверь.

— Где ещё ближайший ЗАГС есть? — спросила Ксения.

— Не знаю точно. Мы всё равно не успеем. И там тоже может быть закрыто.

Девушка приникла к парню.

— Ромочка, ты пиши мне, адрес знаешь.

— Да, конечно, я буду писать.

Роман снова сильно постучал в дверь кулаком.

— Нет там никого, — вздохнула девушка. — Не до свадеб людям сейчас. Это мы с тобой сумасшедшие… Не провожай меня… Иди. И возвращайся обязательно, слышишь? Мы будем ждать тебя.

— Мы? — не понял Роман.

— Я беременна, Рома.

— Ромка обнял Ксению и закружил радостно, затем опустил аккуратно и спросил:

— Давно?

— Нет.

— Значит, ещё не ясно, кто будет?

— Конечно, не ясно, — улыбнулась девушка.

— Почему, почему я должен уходить именно сейчас?! — в отчаянии воскликнул Роман.

— Что делать… Иди, а то опоздаешь, получишь взыскание. И помни — мы будем ждать тебя!

— Если родится мальчик, назови его Георгием в честь Победоносца.

— Хорошо, — кивнула с улыбкой Ксения. — А если девочка?

— Не знаю. Назови сама.

— Надежда.

— Да, хорошее имя, — согласился Ромка.

— Кто бы ни родился, я дам ребёнку твою фамилию. — Ну, всё, иди. А то я сейчас зареву…

Роман пошёл, не оглядыв аясь, обернулся уже у самого угла дома и увидел, как Ксения идёт в противоположную сторону.

Неожиданно дверь ЗАГСа открылась, на улицу вышла женщина, закутанная по старинке в большую пуховую шаль, и в недоумении осмотрелась.

Ромка хотел окликнуть Ксению, но вдруг со всей ясностью понял, не нужно этого делать: неизвестно, как сложится его судьба. Пусть девушка будет свободной. А ребёнок не помеха. Она красивая и одна не останется, если что.

Тяжело вздохнув, Роман завернул за угол дома.

Мотострелковая бригада занимала позиции на подступах к городу.

Никакой муштры не было и в помине, всех призывников сразу направили в промёрзшие до каменного состояния окопы. Там коротко объяснили, с какой стороны у автомата вылетают пули. Вот и всё обучение.

От такого равнодушия Роману стало жутковато. Не хотелось думать, что его и остальных держат за пушечное мясо, но не хорошие мысли не давали покоя, и не только ему одному.

Никто не интересовался толком, как кого зовут и какого он роду-племени. Они все были просто салагами, не имеющими никакой ценности. На их жизни все плевать хотели. И от этого тоже становилось страшно.

Холод держался крепкий — за минус тридцать по Цельсию. Солдаты болели через одного да каждый. Почти ежедневно кого-то из обмороженных и слегших от высокой температуры отправляли в тыл.

Роман гнал от себя мыслишки, что тоже мог бы отморозить себе, скажем, пальцы на ногах или на руках и оказаться в госпитале, рядом с Ксенией… Но что значит отморозить? Ведь это ампутация! Как жить потом?

Можно ещё что-нибудь проглотить — гвоздь или ещё чего похуже, или прострелить якобы случайно руку или ногу, как поступали некоторые. Таких сильно били и только потом отправляли в госпиталь с передачей дела в суд.

Ходили упорные слухи, что вот-вот сформируют штрафные части и начнут расстреливать за дезертирство и прочие уклонения. Мол, хватит уже терпеть и цацкаться. Война всё-таки, а не пионерская «Зарница».

Однако ж ни Роман, ни сослуживцы не сказали бы, что с ними цацкаются. Всё предельно жёстко и прагматично: либо за короткое время стать солдатом, либо трупом. Выбирай…

Кормили плохо. В основном горохом и перловкой. Изредка бывали пшёнка или гречка. Жрать хотелось постоянно. Чувство голода не заглушал даже страх быть убитым или покалеченным.

Короткие стычки носили позиционный характер, но и новобранцам уже стало понятно: как только потеплеет и подсохнет распутица, начнётся совсем другая война. Пока же мороз и глубокие снега сдерживают обе стороны от масштабных действий.

После таких перестрелок раненых и убитых бывало немного, как считали командиры.

Но что значит — «немного»?! Жизнь каждого человека бесценна!

Похоже, командиры так не думали. Или специально делали равнодушный вид, чтобы не вселять в подчинённых ненужного и вредного уныния.

Убитых актировали — составляли акты, но пока не решили, куда девать, поэтому складывали в отдельной траншее, неподалёку от той, где отправляли естественные надобности.

Ромка порой испытывал странную противоестественную потребность сходить, посмотреть на убитых, и всякий раз тихо ужасался зрелищу: голые тела — а чего зря одежде и обуви пропадать! — лежали внавалку совсем заледеневшие. От всеобщего равнодушия даже к погибшим Ромке тоже становилось страшно.

Частые миномётные обстрелы держали всех почти в круглосуточном бодрствовании, спать приходилось урывками и только в тепле, чтобы не дай Бог, не замёрзнуть насмерть в окопе. Такое тоже случалось.

Красноярск обстреливали беспрестанно. Это очень беспокоило солдат: у всех остались там родственники. Толком никт о не понимал, что это за война такая, зачем её развязали, от кого они защищают город? Кому всё это нужно?..

В ответ по федералам тоже стреляли пушки и реактивные установки.

Складывалось впечатление, что все кругом словно зомбированы. Выдумали себе врага и начали ненавидеть его.

Подобные разговоры старшими командирами пресекались на корню. Но было совершенно очевидно, им тоже непонятно нихрена. И они мечтают только об одном: скорее бы уже всё закончилось, вернуться к своим семьям и не вспоминать вообще об этой дурацкой войне.

На их участке очередную атаку командование затеяло ранним утром — ещё не было и намёка на рассвет.

Врагов разделяли километра три. Две мотострелковые роты при поддержке штатной бронетехники, после короткой и не сильной артподготовки по первой линии вражеских позиций, двинулись вперёд. Шли по пересечённой местности, заваленной снегом.

Валенки у Романа хорошо облегали утолщенные ватными штанами ноги, не пуская снег внутрь. Поверх бушлата с трудом удалось натянуть бронежилет, а по карманам кое-как рассовать снаряженные магазины. Каска, надетая на спортивную шапочку, прилично холодила голову и казалась тяжёлой, к тому же постоянно сползала на глаза. Автомат Ромка пристроил на правом боку. В такой амуниции было очень неудобно и тяжело. Глубокий снег затруднял продвижение.

Простуженные надрывно кашляли, многие солдаты чертыхались вперемешку с матюгами: какой прок от атаки, когда атакующие неповоротливы, словно сонные мухи, а случись рукопашная, то и вовсе никакого толку с них не будет.

Кому-то наверху нужно отчитаться за проведённое мероприятие? Почему всё так неорганизованно и бестолково? Ведь это не учения, а война! Скоро появятся новые убитые и раненые. Неужели штабным крысам на это наплевать?!

Это только в кино война выглядит лихо и жёстко: стрельба, грохот, ура, вперёд…

А на деле попробуй-ка, потаскайся в этакой сбруе по глубокому снегу. Какое тут к чёрту ура, вперёд? Дойти бы и не запариться вконец…

Когда кое-как одолели больше половины пути, миномётный обстрел накрыл наступающих разом. Осколки выкашивали пехоту как коса траву. Бронетехнику из засад — выдвинутых вперёд замаскированных окопчиков жгли гранатомётчики федеров.

Началась паника.

Взрывы ухали один за другим, раскидывая снег вперемешку с промороженной землёй и безжалостными осколками. Орали раненые, орали со страху ещё целые, орали командиры, пытаясь сдержать повальное отступление…

Молодой лейтенант, Ромкин командир взвода, срываясь на фальцет, орал своим подчинённым:

— Куда??? Куда … вашу мать! Вперёд!!!

Но его никто не слушал, страх оказался сильнее приказа и даже разума.

Роман поддался всеобще й панике и бездумно бежал назад, если можно тяжёлое передвижение по глубокому снегу назвать бегом. Каску он сбросил — мешала и сползала на лицо, но автомат держал крепко, даже не осознавая этого.